Мы вышли у подъезда. Машина уехала. Я притянул Ирину к себе и последний, я знал, что это будет, самый последний раз, поцеловал. Она обнимала меня за плечи и тянулась к моим губам всем телом. Она была такой ласковой, такой нежной. Почему Ир не может быть таким? Почему он вечно, как ежик в тумане – колючий и одинокий? Почему?
А потом, не умещаясь вдвоем на лестнице, мы поднимались в мою квартиру. Ирина шла за мной, и я боялся обернуться, опасаясь увидеть уже не ее, а Ира, черноволосого и желтоглазого, почти хищного, теперь, после Ирины, почти чужого. Вот только, как и в прошлый раз, когда мы гуляли с мерцающим вдвоем, на лестничной клетке нас ждал сюрприз.
На коврике, прислонившись спиной к моей двери, сидел на корточках светловолосый парень в легкой плащевой крутке. Когда я начал подниматься по последнему лестничному пролету и увидел его, он поднял голову. У меня вырвался изумленный вдох.
– Никита?
И в этот момент, сверкнув глазами и не меняя позы, он заговорил матом. Отборным. Но у нас так не матерятся, я точно знаю. Так колдуют. Не у нас, у них. 'Что происходит?', – вот и все, что я успел подумать, потому что в ту же секунду меня с дороги отшвырнул Ир и тоже заговорил на их магическом непереводимом языке.
Алиэль Душистый
То, что Андрей называет во мне высокомерием и снобизмом, всего-навсего гордость. Фамильная гордость, не более того. Но как объяснить это тому, кто понятия не имеет о благородном происхождении? Я вообще не уверен, что в его мире есть кто-то, кому можно было бы его приписать. Поэтому наш психолог, которым так восхищаются все без исключения, никогда не сможет понять меня. Благородство чуждо его миру.
Конечно, после того, как он появился у нас, я пересмотрел свои взгляды на некоторые вещи. Но это ведь не означает, что теперь я должен вести себя, как тот плебей. Нет-нет. Пусть темные оказались вовсе не такими, каковыми они мне представлялись. Пусть я согласен подписаться под тем, что Илюизмена Вик-Холь достояна править настоящим кланом, не то что нашим классом. Конечно, достойна. Я таких девушек вообще еще ни разу в жизни не встречал. А, как встретил, понятно, что растерялся. И все равно, я считаю, что так безоглядно доверять им, темным, все же не стоит. Карунд – благороден, его слова о Антилии окончательно убедили меня в этом. Но Машмул… этот темный раздражает меня одним своим молчаливым присутствием. Правда, молчит он редко. Такое чувство, что его так и подмывает широко открывать рот при каждом удобно и не очень случае. И все же сейчас я иду именно к нему. Потому что благородный всегда поймет благородного. И сумеет войти в его положение.
Карунда застукали на нашей светлой половине. Конечно, он пришел к Лие. И хорошо еще, что я увидел, как на него наступают наши, светлые парни. Вышел, сказал им, что у нас новый классный, и он потребовал, чтобы мы ходили друг к другу в гости. Быть первым выпало Карунду, вот он и пришел. Они, конечно, так просто не поверили. Позвали Лию. Она, услышав мою версию и глядя на Карунда преданными глазами, все подтвердила. До Ириль, конечно же, не достучались, уж мы-то знали, где она сейчас, точнее, с кем. Но все равно ни Лии, ни Кару покоя бы не дали. Поэтому пришлось брать огонь на себя. Видел бы меня отец, мог бы оценить, каким изящным был мой жест. Я объявил, что если они нам не верят, то я сам отправлюсь на темную половину общежития, в гости к Машмулу. И вернусь оттуда к вечеру живым и даже не покалеченным.
Беда в том, что я сначала сказал, покрасовался, поймав на себе благодарный и восторженный взгляд благородной леди, одобрительную усмешку Карунда можно было бы проигнорировать, но честно признаюсь, что и она была мне приятна. То, что Иль-Янь достойный противник и прекрасный союзник, я уже знал, поэтому его одобрение было для меня особенно лестно. И только потом до меня дошло, на что именно я только что подписался.
Помахав на прощание всем ручкой, я отправился на заклание. То, что это будет именно оно, я понял, когда пересек границу своего крыла и территорий нейтральных. Мелькнула спасительная мысль – не идти дальше, а осесть где-нибудь здесь. Конечно, появиться у Рутберга или Пауля я бы не рискнул. Они бы, непременно, стали спрашивать про обстоятельства, которые привели меня к ним. Но вот Фа… он был бы идеальным вариантом. И, если подумать, это не трусость. Да-да. Малодушие, но не смертельное. Будь на моем месте кто-то еще, он бы тоже поостерегся появляться там, где уже не раз бывал, но совсем при иных обстоятельствах.
Не могу сказать, что изначально питал ненависть к темным, а сейчас тем более не питаю. Но еще с ранних лет я усвоил одну простую истину – чтобы командовать и быть всегда на коне, нужно соглашаться. С чем? С общественным мнением. Я быстро стал идейным вдохновителем всех светлых первокурсников в нашем крыле. Почему? Да, потому что, когда мы впервые собрались все вместе, и начали возмущаться самим фактом того, что в наши просвещенные и излишне, по мнению наших же родителей, толерантные времена, мы вынуждены делить это здание с темными, жить бок о бок с ними, учиться, сидеть рядом на занятиях, – всё это раздражало. А я молчал, слушал и мотал на ус. И только когда беседа начала переходить на повышенные тона, высказался. Тихо, ровно, спокойно, так, что услышали все. Предложил сделать дерзкую вылазку на их половину и наглядно продемонстрировать, кто тут хозяин. Конечно, все тут же меня поддержали. Так и повелось. Я стал главным, как и полагается благородному отпрыску славной фамилии. Но теперь… я жалею. Если бы мне раньше пришла в голову простая истина, что союз с темными может быть куда выгоднее, чем открытое противостояние, возможно, сейчас я бы не сомневался в том, что собирался сделать.